29 | 03 | 2024
Газеты
Статистика
Яндекс.Метрика

Миллионер купец Я. А. Черных — личность в истории Приилимья

1

Купец Черных

   Великая   Октябрьская  социалистическая революция имущими (эксплуататорскими) классами была встречена враждебно. Они боялись, что события в Петрограде станут живым образцом для всех народов, населяющих Россию. Буквально на следующий день после того, как в Нижнеилимске был образован волисполком Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, купец 1-й гильдии Я.  А. Черных стал упаковы­вать свои чемоданы и готовиться в дальний путь. Природа не обделила Якова Андреевича ни умом, ни наблюдательностью, ни сметкой, ни памятью. Не зная грамоты, он помнил все, что касалось его благополучия. Когда-то в юности он скреплял свои бумаги и документы обыкновенной закорючкой и крестиком, потом приобрел факсимиле-печатку. Он не пот­реблял хмельного, не баловался табаком и не гнушался никакой работы. Отдыхал только в праздничные дни.

   В 1918 году Якову Андреевичу было уже за шестьдесят. Это был ниже среднего роста крепыш с длинной седой бородой-лопатой и внимательными серыми глазами. В семье у Андрея Черных было три сына: Лука, Иван и Яков. Хозяйских рук хватало. Старшие братья за­нимались хозяйством, а Яков — охотничал. Летом Яков создавал артель из 5–7 человек и помогал енисей­скому купцу Тонконогому водным путем вывозить пушнину на Ирбитскую ярмарку (г. Ирбит находится на р. Ница, которая впадает в р. Туру, Тура — в Иртыш, а Иртышв Обь). Добраться с Илима на Обь можно было водным путем: Илим-Ангара-Енисей — р. Кае, потом через волок на р. Кечь, которая впадает в Обь. Путь не близкий и трудный. Но, видимо, овчинка стоила выделки, ес­ли Яков со своей артелью «лямошников» доставлял на ирбитскую ярмарку пушнину из Илимского края, а с Йрбита перевозил тем же путем товары в тонконоговские лавки.

  Купец Тонконогий заприметил в юном пареньке сметливость, изворотливость, любознательность и выделил ему в кредит на 50 рублей товарной мелочи (иголки, нитки, гребенки, ленты). Яков приехал в Игнатьеву, сде­лал себе коробок и начал   торговать. Усвоил Яков и другие тонконоговские премудрости: «С сильным не борись, а с богатымне судись», «У сильного всегда бессильный виноват», «Слабого только ленивый не бьет». Через пару месяцев из пятидесятирублевого товара Яков наторговал двести  пятьдесят рублей. Часть вырученных денег дал охотникам в кредит и взял с них клятву-обещание, что всю пушнину они впредь будут продавать только ему  Якову Черных, а он, Яков (купец) за каждую беличью шкурку будет платить охотникам на 5 копеек меньше, чем платят енисейские купцы и скупщики.

     Выезжая на ирбитскую ярмарку, Яков присматривался к мастерам, которые производят (выделывают) лосиную кожу; нашел хорошего мастера — ссыльного Силина, — одарил его, и тот «присох» к Якову, стал «вычинять» кожу и шить верхонки. Верхонки продавались в магазинах-паузках, которые плыли своим ходом вниз по Лене от Усть-Кута до Якутска, останавливаясь на день-другой у ленских поселений, где шла бойкая распродажа купеческих товаров, начиная от гвоздей и иголок и кончая одеждой, обувью и водкой.

      Дело закрутилось. Из Якутии на Илим потоком поплыли коровьи и телячьи шкуры, а заодно и пушнина. Строится кожевенный завод, расширяется лосиновый, строятся склады для сырья, для кож, для готовой продукции, для соли, керосина и охотничьих припасов. За верхней околицей на удалении 800 метров от села был построен пороховой погреб. В самом центре села на Большой улице были сооружены внушительных размеров магазин, школа, почтово-телеграфное отделение, кабак, контора. Возле конторы был сделан водочный погреб под железной крышей.Вправо от почтово-телеграфного отделения стояли добротные дома, принадлежащие братьям и племянникам Якова Андреевича и его единственной дочери — Пелагее Яковлевне Плющенко, Сам Яков Андреевич до апреля 1918 года проживал в двух­этажном особняке со своей второй женой — Александрой Серафимовной (первая, жена купца умерла рано, оставив ему малолетнюю дочь Полю). Детей от второго брака купец не имел.

    Все свои капиталы планировал передать по наследству своей дочери с зятем и своим племянникам — Якову Ивановичу, который закончил Иркутскую гимназию   и   в последние годы руководил хозяйством купца, и Лаврентию Ивановичу, который закончил Иркутское реальное училище и тоже включился в работу торговой фирмы, — помогал Якову Андреевичу вести контроль за работой ее филиалов в Большой Мамыри, в Усть-Куте, Киренске, Витиме, Бодайбо и в Чите.

  В годы 1-й мировой войны для фирмы «Торговый дом Я. А. Черных с племянниками» настал «звездный час. Умел Яков Андреевич ковать «деньгу». Доход приносили- не только заводы и магазины, он сумел так организовать производство, что всякая мелочь, на которую раньше никто внимания не обращал, стала давать ему прибыль. Скупал купец и коровью шерсть (передел), и подмялки от конопли, и золу. Скупал медвежьи и волчьи шкуры (шили дохи), из лошадиной кожи изготовлялись седла, лосиная (сохатиная) шла на верхонки, варежки и обувь; яловая кожа шла на обувь. Если хозяин отдавал яловые коровьи шкуры для вычинки (выделки) кожи, то за это платил деньги или рассчитывался пушниной, или должен был заготовить в лесу и привезти купцу несколько саженей дров. Одна сажень дров стоила 10 копеек, столько же стоили одна катушка белых ниток (десятый номер) или метр ситца. Одной катушки ниток хватало, чтобы пошить 20 пар верхо­нок. Женское пальто с котиковым воротником стоимостью в 22 рубля можно было взять в кредит, но предварительно нужно было сшить 100 штук верхонок (задаток), затем сшить еще 100 верхонок и уплатить деньгами около  10 рублей.

   Никогда не отказывал Яков Андрееевич своим землякам, если те обращались к нему за помощью. Выручал мужиков, чем мог. Мог дать посуду фарфоровую напрокат. Когда Иван Иванович Черных (д. Игнатьева) играл свадьбу, то взял у купца посуду напрокат, купил у него ватную черную тужурку и хромовые сапоги. А после свадьбы братья возили на заво­ды купцу дрова на 'Трех лошадях всю зиму. Алексей Никифорович Ступин (д. Воробьева) посуду и наряды к свадьбе покупал у Якова Андреевича за золотые деньги, которые сумел скопить за 25 лет царской службы его родной дядя, скончавшийся вскоре после возвращения с царской  службы. Иннокентий Иванович Вологжин (д. Игнатьева) подрядился возить купцу дрова ежедневно по две сажени за 70 рублей в год (ежедневный заработок составил 20 копеек).

  В живописном месте на северной окраине Нижнеилимска, примерно с 1908 года, обосновался кожевенный завод Я. А. Черных. Потом поблизости от этого завода были построены небольшие заводики — Ивана Андреевича Замаратского и Исаака Абрамовича Гофмана. К 1918 году оба заводчика, не выдержав острой конкуренции со стороны Я. А. Черных, разорились, а их заводы перешли в его руки. В феврале 1918-го Яков Андреевич обманным путем выудил звонкую монету у Ивана Васильевича Черных (д. Игнатьева) и у Павла Дмитриевича Черемных (д. Черемнова), обменяв имеющиеся у них золотые и серебряные монеты, собранные за долгие годы жизни и упорной работы, на бумажные купюры — «романовские» и «керенские» рубли, червонцы и четвертные. Объегорил мужичков-простачков.

   В народе говорили,    что будто   бы Яков Андреевич еще в молодые годы нашел где-то клад — полный горшок  золота,   а   потом пустил   это золото в оборот и разбогател. Были и другие версии: будто бы Яков убил какого-то старателя, у которого было  золотишко, и забрал чужое золото себе.    Но обе эти  версии    построены  на догадках.   Правда же заключается в том, что «кладом» было не золото, а дармовая рабочая   сила   хлебопашцев, охотников, мастеровых люден, рабочих.

   Шел ли купец Черных в ногу со временем, принес ли какую-то пользу народу, внес ли какой-то реальный положительный вклад — в развитие экономики Илимского края? На все эти вопросы нельзя ответить однозначно. Вопросы быта, материальное положение людей  его не интересовали. Состояние здравоохранения и культуры в крае, развитие торговли, транспорта и связи его интересовало лишь постольку, поскольку    эти вопросы отвечали его собственным инте­ресам, интересам его торговой фирмы. Начав свою коммерческую дея­тельность в далеком 1885 году, Я. А. Черных дождался своего «звездного часа» в годы 1-й мировой, войны, стал миллионером. Интересы купца были противоположны или даже враждебны интересам народа. Но в то же время деятельность купца способствовала зарождению рабочего класса на Илиме, который в союзе с трудовым крестьянством в 1918 году положил конец безраздельному господст­ву эксплуататорского меньшинства над эксплуатируемым большинством.

      Национализация заводов

      В соответствии   с   решением   1-го съезда рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Нижнеилимский волисполком в середине мая 1918 года произвел национализацию имущества, находящегося на заводах, складах, в погребах и в магазине купца Черных. Это был хорошо взвешенный и смелый революционный акт волисполкома.

  Все национализированное имущество передавалось в руки народа в лице Нижнеилимского общества потребителей. Для передачи имущества обществу потребителей была создана комиссия, в которую входили Павел Нестерович Калошин (председатель волисполкома), Максим  Дмитриевич  Дудченко (член волисполкома, председатель заводского комитета), Николай Петрович Романов (зам. председателя волисполкома), Карл Яковлевич Эллерт (член волисполкома, начальник милиции), Яков Семенович Черемных (д.Черемнова, председатель правления Нижнеилимского общества потребителей, которое было образовано в 1916 году по инициативе политических ссыльных).

     В качестве понятых при приеме материальных ценностей и передаче их обществу потребителей   были приглашены жители Нижнеилимска: Дмитрий Николаевич Косточкин, Гавриил Матвеевич Зорин, Егор Проклович Макаров (заместитель председателя рабочего комитета, член РКП (б)), Перфил Никитич (Никифорович) Анисимов (зав. складом у купца Черных), а также житель д. Новая, член РКП (б) Иннокентий Иванович Бубнов. Всего 10 человек.

    В самом начале работы комиссии произошел небольшой инцидент: управляющий всеми товарами, имеющимися на складах и в магазине купца Черных, и его заводами Михаил Филиппович Романов наотрез отказался передать ключи и документы членам приемочной комиссии, с ним случился сердечный приступ, он потерял сознание. Когда управляющий  пришел в себя, то заявил: «Ничего никому не дам!»

 Комиссия подошла к раскройному и чарошному цехам. Здесь кладовщики тоже в категорической форме отказались отдать ключи членам приемочной комиссии. Павел Несторович Калошин попросил Карла Яковлевича Эллерта взять лом и взломать замки. Карл Яковлевич заявил: «Я замки ломать не намерен!» Пришлось Павлу Несторовичу и другим членам комиссии самим взламывать замки, взять, учетные документы, и все имущество перешло в руки общества потребителей. На дверях складов, погребов и магазина были навешаны кооператорские замки.  Рабочие обоих заводов (их в 1917— 1918 гг. насчитывалось 75—80 человек), подавляющее большинство работников конторы, складов, магазинов и погребов с большим одобрением отнеслись к этой правомерной акции волисполкома. Одобрительно отнеслись к этой акции и все полупролетарские элементы Илима, которые за считанные копейки годами тянули лямку на купца Черных: в летнее время промывали на притопленных плотах шерсть и щетину, затем просушивали ее и упаковывали в кули; зимой пряли шерсть, шили верхонки и варежки, подвозили дрова, ходили в обозах то на Усть-Кут, то на Большой Мамырь, то на железную дорогу к Тулуну… Работы хватало. Торговая фирма купца процветала, а народ находился в беспросветной нужде и невежестве. Племянник купца Якова Черных Лаврентий свирепствовал  по деревням и уговаривал мужиков, чтобы они отменили решение исполкома о национализации. Но Лаврушку никто не поддержал. Тогда он попытался подговорить Ивана Алексеевича Черных (Д. Игнатьева) убить ненавистного Павла Калошина, отдавал ему свой наган, обещал большую сумму денег, но Иван Алексеевич совершить террористический акт против председателя волисполкома отказался. Однако и Павлу Калошину о готовившемся на него покушении Иван Алексеевич ничего не сказал. Этот тайный заговор стал известен Павлу Нестеровичу только после окончания гражданской войны.

    В конце апреля 1918 roдa купец Я. А. Черных с супругой, прихватив с собой золото и драгоценности, тайно покинул Нижнеилимск. Таким же образом уехал и старший племянник  Якова  Андреевича Яков Иванович. Дочь купца Пелагея Яковлевна Плющенко со своим мужем и дочерьми уехала несколько позже. Из близких родственников купца еще некоторое время оставался в Нижнеилимске его младший племянник Лаврентии Иванович, которого купец оставил за себя начальником всего обширного хозяйства. Но после того, как все склады, заводы, погреба, магазин и канцелярия были приняты обществом кооператоров, Лаврентий Иванович остался не у дел и поспешил уехать подальше от Нижнеилимска, тоже прихватив с собой ценности и наган.

   Жизнь на Илиме между тем продолжала свой стремительный бег навстречу неизведанному завтра.

Черных Евгений

(Статья «Первые шаги Советской власти на Илиме» газета «Маяк коммунизма» № 113,115,116 (сентябрь 1988 г.)

 

   Нижнеилимский купец-миллионер

   Яков Андреевич родился в деревне Игнатьевой, скорее всего, в 1845 г., так как в 1869 г. неожиданно расцвел торговый талант будущего купца, тогда деревенского холостяка двадцати четырех лет от роду, который научился за прожитые годы лишь до первой сотни считать, хорошо объезжать не ходивших под уздой лошадей да мантулить с утра до позднего вечера в батраках у начавшего набирать силу игнатьевского кулака Филафета Вельского. Звезд с неба Яков не хватал, жил себе у отца в неказистой избенке о четырех углах, мечтал о скорой свадьбе на соседской девушке Пелагее.

   Родова у него числилась бедною, по памяти короткою, не дальше деда по отцовской линии, удалась разве что силой и смирностью. По нелепой случайности погиб отец. А произошло это следующим образом.

   В быстро растущем селе Нижнеилимске, а местное население называло его повоет (по одной из двух причин: в селе было главное кладбище-погост, где возле часовни хоронили зажиточных крестьян, или потому, что это был волостной центр на Илиме, то есть главное село по волости), начали строить новую каменную церковь. Работа спорилась: средства ду­ховенство выделило немалые, ибо имело хороший устойчивый доход от своих пахотных земель, прихожан, получила низкопроцентную казенную ссуду. Только что путем реформы отменили крепостное право. Большую помощь в постройке храма оказал местный купец Туголуков как деньгами, так и строительными материалами. Он был очень верующим человеком. Помимо магазинов, имел покосы, мельницу на р. Тушаме.

   Когда здание было выложено красным кирпичом, отштукатурено и густо покрашено особым белым раствором, встал вопрос о колоколах.

   Исполнявший должность благочинного священник Евграф Белявский, молодой, настырный священнослужитель, не захотел, как он говорил, опрофаниться и заказал восемь колоколов, которые бы имели каждый определенную высоту звука, мелодичность, но один из них непременно больший, чем в подобных церквах в округе, во всем уезде.

   Бронзового гиганта вылили мастера своего дела: весил он свыше шестидесяти пудов, имел форму полой, срезанной снизу груши, изнутри подвешивался тяжелый (едва мог поднять взрослый мужик) язык. Доставляли в волостной центр церковный вечевой колокол на особых, специально изготовленных розвальнях по крепкому льду реки.

   В упряжке шли три жеребца — тяжеловозы. Привезли молодца, а как на звонницу поднять, никто не знает. Бросили клич по деревням, по округе, премию в триста рублей установили, полета коров на эти деньги купить можно. Охотников много нашлось, да толку мало — почти месяц простоял красавец в церковном дворе, обдуваемый жгучим, сводящим скулы, стягивающим и шелушащим кожу на лице ветром-низовиком. Отец Якова — Андрей Евлампиевич — три раза за это время наезжал на село, лазал на колокольню, чего-то высчитывал, а на четвертый приезд огорошил батюшку:

   - Однако я с сыновьями его подыму, деньгу готовь. Тока поднимать
будем ночью, чтобы ненароком не придавить кого.

   Сговорились: о затее никому ни слова — набежит любопытных, не отгонишь, а грех какой, если беда приключится, не приведи, господи!

   Не торопясь, установили мужики вспомогательные из сырых лиственничных чурок блоки, натянули крепкую морскую веревку на барабан, изготовленный в деревне и тайно под дерюгой свезенный в село. Стали ждать полнолуния и оттепели — на морозе и в темноте много не наработаешь.

   Пришла ночка светлая — иголку в снегу разыщешь, теплая — хоть нагишом ходи,

   Продели в круглое отверстие конец веревки, захлестнули рыбацким  узлом, уперлись коваными каблуками сапог о лежащее на снегу бревно и начали понемножку крутить барабан.

   Колокол сначала лег тихонько на бок, потом медленно оторвался от поверхности и поплыл вверх. Веревка натянулась струной, заскрежетали остова барабана и блоков, но три пары рук с вздувшимися венами не давали им крутиться в обратную сторону.

   Одного не учли работники — размера груза, и он, уже поднятый высоко над землей, зацепился за выступающую башенку.

   Перевели дух, задумались все. Яшка предложил:

   - Его от стены надо батогом отпихнуть, я туда слетаю мигом.

   И не успел Евлампиевич пресечь затею младшего сына, как тот выпустил веревку и сиганул на крыльцо.

  — Держи! — не своим голосом закричал отец второму сыну, навалился на барабан телом. Непомерная тяжесть досталась оставшимся, до крови закусили они губы от напряжения, даже во рту пересохло, и груди сдавило железным обручем, но они терпели, задыхаясь от натуги, а младший уже открыл створчатое окно,  высунул доску и стал отталкивать приклеившийся к стене скользкий от инея металл. Колокол нехотя откололся от препятствия, скользнул по башенке и вновь за­мер. Яшка кинулся вниз, цепко ухватился за похожее на штурвал колесо. Барабан надрывно кряхтел, плакал, но делал свое дело, сматывал на себя крепкий жгут, закутываясь в него вверх, закрепить веревку внахлест, обмотнув листвень. Это он сделал скоро. И лишь когда работа была окончена, старший Черных почувствовал режущую боль под кожей между расходившимися на теле ребрами, попробовал глубоко вдохнуть, но от рези в животе тяжело опустился в снег, ноги свела судорога. Скрюченного от боли, его привезли в сельскую больницу, где он успел прохрипеть сыновьям:

   - Не хочу умирать! Жить охота… — и помер.

   — Отмаялся, сердешный, слава богу! Недолго мучился,— одобрительно вздохнула больничная нянька.

   Уже летом братья, получившие премию, разделились. Старший купил пятистенку в селе. Младший остался в отцовской лачуге, но приобрел хорошего, выносливого жеребчика и стельную корову, ушел из батраков, примкнул к ямщикам.

   С речки Яры он привез на телеге в село большой темно-серый камень неизвестного происхождения, с оплавленными краями и чем-то напоминающий тот злополучный колокол, который приезжали послушать даже с  Лены. Поставил его С торговлей дело наладилось по другой причине. Как обычно, после покрова  Афоня с Яшкой — два неразлучных деревенских дружка — отправились в извоз. Издавна завозили из далекого Тулуна в Усть-Кут мануфактурные товары, соль, сахар, другие продукты, а торговали там пушниной, медом, наварным кричным железом.

   Попадались частенько оборванные, обросшие попутчики, те, кто возвращался с Ленских приисков.

   Однажды, когда парни остановились на постоялом дворе переждать пургу в сельце Заярск, их принялся уговаривать довезти до Братска один из золотоискателей. То ли он спешил, то ли боялся чего, но предлагал за поездку большую цену. Афоня тогда испугался, Яшка согласился, но поставил обросшему приискателю условие:

   -   Водку в дорогу возьми, мало ли чо… До Братска ехать — не ближний путь, а метель эвон какая, хоть глаз выколи. Можа, прижмет где, для сугреву, стало быть, понадобится, и деньги вперед…

   -   Ничего, я привычный, только вот лошадь пошибче гони, за мной не пропадет, сполна рассчитаюсь, когда в Братск приедем.

   -   Ну уж дудки! Карбованцы вперед! — Яшка насупился, даже начал расстегивать собачью доху.

  -   Послушай, ямщик, отойдем в угол, разговор есть,— попутчик, испугавшись, потянул парня за рукав. Они отошли, пошептались возле русской печи, стоявшей посреди избы и разделявшей ее на три комнаты. Потом Яшка хлопнул мохнаткой просителя по плечу и обратился к дружку Афоне:

  -   Ты дома скажи, чтоб не теряли меня, я разом обернусь, ну, как говорят, ни пуха, ни пера, поехали, милый!

   Он завязал рыжую собачью шапку за тесемки ниже подбородка, натянул теплые, мехом наружу, рукавицы на шерстяные варежки и вышел в сени. Следом — приискатель.

   Плотный холодный снег бил в лицо наотмашь, забивал рот, слепил глаза, ветер гонял по двору замерзшие шевяки лошадей, пучки сена прибились к крыльцу.

   Кошевка на железных полозьях была набита сухим сенцом: ногам, прикрытым толстой рогожей, мороз казался не страшен.

   Долго молчали. Лошадь, склонив голову влево и вниз, преодолевая встречный ветер и снег, выбивала комки. Они летели в стороны или через повозку, подкованные копыта ударяли о передок кошевки.

   -   А ты, стало быть, рисковый! — прокричал Яшка, повернув лицо к сидевшему рядом.— Как один не трусишь по тайге шастать?

   -   Нужда заставила! — в ответ прокричал попутчик.— Ты деревню Муки знаешь?

   Ямщик хорошо помнил это поганое место: летом грязь по колено -сплошные родники, зимой — гололед, крутяки бесконечные, свое название оправдывающие — Муки купинские. Это за Избушечной деревней, между семью сопками.

   - Приятель мой там помер, весь кровью изошел — простыл сильно, я его по тайге на себе пер, да не смог донести. Год жили душа в душу, черт дернул задержаться до снега, могли и раньше выйти…

   Яшка догадался, что мужики попали на фартовый участок: так поздно с приисков обычно не возвращаются, старались уйти по теплу, когда еще не снимались с болот и озер утки и гуси, косяками улетая на юг с прощальной щемящей песней, тоской по детству. «Жадность сгубила! — подумал он без сожаления о приятеле в кошевке.— Врет, кокнул того, а золотишко себе присватал, вот и рвется до города».

   - Меня в вашей Избушечной подпаивали, а потом девку на ночь подкладывали, вот ворье старообрядское. Скольких таких, как я, наверное, на тот свет сплавили, уму не постижимо. Я ведь сразу смекитил, чего они хотят: паутами кружат, к меду липнут, тут дураку и то понятно. Да не на того напали, у меня здеся тоже кое-что есть. Как стемнело, смылся я из деревни, будто во двор пошел, а сам через заплот и в бега. Хорошо, накануне нажрался до отвала, всю ночь шел, а утром меня обоз подобрал, так до Заярска и доехал. Ты не спишь?

   Искатель замурлыкал веселый мотивчик, ямщик его не слышал, занятый своими мыслями. «Антиресно, сколько оне песку намыли? Товарища точно он приголубил, больше некому. Оне тама не чикаются: ножичком под сердце спящему и в господа. Эх, жизнь, здесь гнешься, дугой выламываешься, мерзнешь ночи напролет, не спишь, а медяки в награду. Где справедливость?..

   Мне бы его золотишко, развернулся бы! Перво-наперво лавку бы открыл — магазею. Мужичку че надо? Штоб упряжь конска крепка была, да в поле сподручней работалось, для ентого плужки, бороны железные, сенокосилка чтоб сама косила луччи литовки, грабли частые, крепкие, жатку ухватистую, не ломкую, ну а потом молотилку. Как в хорошем дворе без молотилки? Зажили бы мужики: и мне спасибо, и имя — плюй в потолок, работай — не хочу».

   Яшка в тоске повел занемевшими плечами под дохой, заиграл желваками широкоскулого лица — наливался злобой и ненавистью к фартовому нанимателю, сердито хлестнул вожжами жеребца, тот от неожиданного удара мотнул гривастой шеей, с рыси перешел на галоп.

   «Черт, загоню жеребчика, чем он-то виноватый? — пожалел коня ямщик, натянул поводья.— Кабы не ружье за пазухой, порешил бы. Кто увидит? Бог? А он видал, как тятька корчился, когда ему колокол повесил, где он был? Отчего его нет, когда надо, куда он смотрит, когда нужда приспичит? Ни фига он не видит, блажь одна, сказки церковные»,— но на всякий случай перекрестил себя мохнаткой, перекинув поводья в одну руку.

  

    Шло время, приближался конец пути, но решение все еще не созрело.

   Попутчик попросил его остановиться по нужде. Яшка натянул вожжи. Пока тот устраивался на обочине дороги, достал из кошевки бутылку водки, кружку, выбил ладонью пробку, чуток нацедил в посуду, поднес к сидящему. Это он проделал спокойно, не торопясь, ничем не встревожив мужика… Тот поднял голову, и в это время тяжелый удар стекла с жидкостью опрокинул его на спину в снег. Ямщик навалился сверху, сдавив горло пальцами…

   У будущего миллионера был брат, Иван Андреевич, который умер молодым, оставив двух сыновей — Якова Ивановича и Лаврентия Ивановича, впоследствии ставших участниками развития торговли Якова Андреевича Черных.

   В юности Яшка работал бурлаком. Немного приторговывал — шильничал мелкими товарами, которые закупал в Енисейске и продавал илимским крестьянам с наценкой.

   Ходила молва, что во время пожара в Енисейске у купца Тонконогова сгорели магазин и склады, Яков и его земляк Семахин при этом украли некоторую сумму из кассы магазина.

   Другая версия гласила, что Черных ограбил и убил богатого купца на лодке-карбазе, когда спускался с ним по реке Ангаре. Тогда непонятно, зачем он пошел после этого в извоз и зимой нанимался в ямщики?

   Странным выглядит и то, что Яков Андреевич до старости оставался неграмотным. Известно, что, будучи ямщиком, он на деньги обыгрывал на постоялых дворах многих в русские шашки. На пальце у него, уже купца, красовался перстень с факсимиле «Я. Ч.», которое он прикладывал к документам. Всех дочерей выучил хорошо. Учась в Иркутском пединституте, я от преподавателя М. Моралева (родился в Нижнеилимске) узнал, что одна из дочерей купца работала раньше в этом учебном заведении. Кроме того, Яков обладал исключительной памятью. Думаю, Черных грамоту знал, но вида не показывал.

   Совершенно верно, Яков Андреевич должникам не отпускал долговой расписки — всех помнил в лицо, каждого звал по имени-отчеству, многих политических ссыльных определил на свои заводы (кирпичный, лосиный, кожевенный).

   Первую лавку-магазею Яков Андреевич открыл в своей д. Игнатьевой, в трех километрах от Нижнеилимска. Через эту деревню шла дорога на Илимск (вверх по Илиму) и на Ангару — вниз. Путников проходящих было много — торговля развивалась. Обогащаться Черных помогали местные охотники-промысловики. Даже тунгусы привозили на сдачу пушнину из далеких «ухожей» к нему. Если охота осенью была удачной, цена на шкурки падала. Занижалась сортность добычи. Спорить с приемщиком было бесполезно. Других местных купцов Черных постепенно выживал. Еще тогда, в Игнатьевой, Яков Андреевич имел аппарат учета (контору) в 1875— 1880 гг., и возглавлял учет Михаил Филиппович Романов, хорошо усвоив­ший пушное дело. Благодаря методу «задолжания», крестьяне-охотники все охотнее переходили от других купцов (Туголукова, Голублева, Гофмана) со сдачей пушнины к Якову Андреевичу Черных. Купец понимает, что источник обогащения — это пушнина, а отсюда им была поставлена главная цель — борьба за охотника, за пушнину. Перед Октябрьской революцией соперники-купцы покинули Нижнеилимск: Голублев — в Иркутск, Гофман — в Москву, Туголуков — на Енисей.

   С 1895 г. доставка товаров от промышленности завозилась уже не из Енисейска, а по железной дороге до ст. Тулун, а из Тулуна (500 км) в зимний период на лошадях в Нижнеилимск. Возчики набирались на Илиме, а при большом поступлении товаров, если на Илиме нужное количество возчиков не набиралось,

   Я. А. Черных брал мужиков-возчиков с Оки и Ангары Братской волости. Группа была непостоянная, в зависимости от температуры того времени, в котором возчик делал на лошадях рейс до Тулуна и обратно с товаром в Нижнеилимск. На это уходило 30 дней. В теплую погоду пуд стоил меньше, поскольку лошадь могла вывезти больше.

   В статье А. Рыбкина хорошо описаны взаимоотношения купцов Тонконогова и Черных. Не будем повторяться, добавим лишь то, что в 1917 г. енисейский купец Тонконогов с семьей уехал в Англию. С собой они увезли игнатьевскую девицу Надю Куклину, няньку одной из дочерей Я. А. Черных (сын Тонконогова женился на Евдокие, дочери Черных). Надя Куклина в Лондоне заболела, в 1925 г. ее отвозят в Харбин, затем через Иркутск-Заярск-Нижнеилимск сдали родным в д. Игнатьевой. Сопровождал ее нанятый купцом врач.

   С 1905 г. начинается соперничество Черных с ангарским купцом Фомой Брюхановым (торговал от Кежемской волости до Охотска, Чукотки). Дети Брюханова учились в Нижнеилимском двухклассном училище, за что купец отпустил 500 рублей на строительство четырехклассного городского училища в Нижнеилимской земской управе. В 1910 г. Черных пускает свои корни в Братской волости, в селе Большая Мамырь строит и открывает магазин, ведет скупку пушнины, зерна, мяса, рыбы, кожевенного сырья.

   Ежегодно Я. А. Черных скупал не менее 800 тысяч беличьих шкурок, на каждой шкурке наживал 10 копеек. Получалось, что за охотничий сезон он имел чистого дохода 80 000 рублей. Кроме этого, велась скупка горностая, хорька, лисы, соболя. Все шкурки обрабатывались в Нижнеилимске и сортировались по качеству (чистая, подполь, чернявка, чернохвостка, краснохвостка). Затем пушнина паковалась в кипы и вывозилась в Москву, Нижний Новгород — на ярмарки, аукционы с участием заграничных фирм. Всеми этими операциями сбыта пушнины, закупкой товаров на фабриках, заводах, кредитованием в банках и расчетами с ними занимался племянник Якова Андреевича — Черных Яков Иванович.

   Другой племянник, Лаврентий Иванович, проиграв в карты вагон пушнины, вышел из доверия. Ему коммерческие операции не поручали.

   Построенный в 1905–1907 гг. кожевенный завод к 1917 г. стал крупным предприятием, вырабатывая кожу: черную, яловую, шавро, хром и подошвенную для сапог. Стали шить сапоги, чирки, ичиги на заказ.

   В 1908 г. строится второй завод, лосиный, для получения лосиной кожи и замши. Выделанная лосина шла на раскрой теплых чирков, рукавиц (верхонок), гужей, чересседельников для зимней упряжи, а из тонкого сырья шили брюки, перчатки.

Рабочие, не имевшие квартир в Нижнеилимске, жили при заводе в общежитиях. Трудовой день длился 12 часов. К работе привлекались женщины: с сентября по апрель ежедневно каждая из них изготавливала на дому до 5–7 пар верхонок. Женщин было почти 500 человек.

   Весной со складов в с. Каймонове на карбазах изготовленный товар, зерно, соль, сахар, муку по Лене отправляли в Якутию.

   В 1914 г. произошла забастовка на кожевенном и лосином заводах. Главную роль в ней сыграли политические ссыльные, работавшие в конторе и на заводах. Среди них — большевики Максим Дудченко, Аким Игнатов, Дмитрий Шамшурин. Забастовщики после долгого сопротивления купца (простаивали заводы больше недели) добились своего: рабочий день стал восьмичасовым, повысили заработную плату, определили цену на товары потребления, травмы на производстве оплачивала контора, улучшили санитарное состояние в общежитии.

   В 1912 г. в Бодайбо сгорел магазин купца Я. А. Черных, это позволило ему аннулировать долги московским кредиторам в связи с якобы банкротством фирмы «Я. А. Черных с племянниками». Но страховку, явно завышенную, за магазин купец получил. Было подозрение о поджоге, но уголовное дело закрыли. Черных все же заплатил за кредиты до 10% своей задолженности, на этом ограничился.

   Особой любовью у купца пользовался построенный в 1910 г. кирпичный завод…

   В семь утра Яков Андреевич выехал в конец села, где на пологом угоре под шатром-куполом, державшемся на восьми высоких лиственничных столбах цирковой площадкой, приобретала свой окончательный вид новая печь для закладки пяти тысяч кирпичей за один раз, а внизу под нею длинными продольными шурфами выкладывались ненасытные топки на четыре дверцы.

   Возле строительной площадки при свете фонарей «летучая мышь» уже копошились люди: замешивалась в глубоких чанах огнеупорная глина, на тачках подвозились песок и уже закаленный в соседней печи красный литой кирпич. Все складировалось в аккуратные кучи, клетки на проталинах. Мужики работали в брезентовых балахонах, шапках, на руках — лосиные верхонки, у которых большой и указательный пальцы имели отдельные ячейки.

   Приказчик из той же деревни, что и Яков Андреевич, матерый широкоплечий мужик с лицом, изъеденным оспой, оттого суровым, неприветливым, подскочил к повозке, помог выбраться хозяину и, скользя по хрустящему снежку ичигами, повел его по кругу шатра.

   Цепкий взгляд прибывшего ухватывал каждую мелочь, каждый промах в работе.

   — Ты, енто, Михеич, с северной стороны листвяшки слабоваты закопал, сгниют быстро от дожжа, ты чо, забыл, каки летом дожжи с Ангары прут, железо гниет, не то, что дерево? На один рази год огород городим? То-то. Ишо. Песок где брали? В Сухой речке? Я сразу догадался. Мелковат. Кирпич с гнильцой внутрях будет. Надо было у яра рыть, тама он, как стекло, крепкая бы заварка вышла. Ты уж будь любезен, вели у яра грузить. Чево енто два мужика у костра околачиваются? Ну и что, што замерзли? Плохо робят, значит, от работы только кони дохнут да приискатели. А на чужой сдельщине так и норовят на заднице штаны починять. Ты уж следи, любезный. Которы не согласны, гони в три шеи, новых наберем. Хозяин тот, кто по двору идет — рубль найдет, а обратно идет — два найдет! Небось, это оне про меня глупость сочинили, вчерась Евдокия выкатила: «Бог, говорит, не Яшка, знат, где тяжка». Кормлю, пою, одеваю, все им мало!

   Ходил по кирпичному заводу Яков Андреевич, совал нос в каждую щель, закуток, ворчал в седую бороду и не заметил, как занялся новый зимний день.

   Сначала из серой пелены стали смутно проступать ближние постройки, штабеля дров казались просто расплывающимися пятнами, бесформенными, кляксообразными, и по мере наступления рассвета приобретали все более четкие очертания, будто приезжий художник большим черным карандашом обозначил углы, края, перекрытия на синеющем небосклоне, темном с запада и светлом со стороны села.

   — Кажись, все осмотрел, поеду,— погладил бороду, окинул довольным взглядом свой завод, заторопился к переминавшейся в нетерпении передними ногами кобылице, усевшись в кошевку, ткнул кулаком кучера в спину.— Трогай, промялся я. Самовар уж, поди, выкипел.

   Вернувшись в усадьбу, поднялся по крутой узкой лестнице в кабинет, там скинул овчинный полушубок на руки няньки, подтянул цепь с гирей на высоких настенных часах, беличью шапку обдул и заботливо спрятал в одежный шкаф. Молодые ждали его в столовой, завтракать без хозяина было не принято.

   В борьбе с ростом цен нижнеилимские учителя, служащие Черных, крестьяне при активном участии политссыльных в 1916 г. создают кооператив, который местные жители называли «Наша лавка», «Наша потребиловка». Купец к этому отнесся равнодушно — не соперники!

   В 1916 г. купеческий капитал проник в Манжурию. В Харбине построен мыльный завод, хозяином которого становится племянник Яков Иванович Черных. После Октябрьской революции он в Россию не вернулся.

   Купец Я. А. Черных принял участие в 1912 г. в проведении телеграфа Усть-Кут-Нижнеилимск, выделил 1500 рублей на возведение четырехклассного городского училища, которое было открыто в сентябре 1911 г. Являлся его почетным попечителем до 1917 г.

   В январе 1918 г., после избрания волисполкома, проведена конфискация имущества купца, в том числе 3 пуда золота, серебряные изделия, соболя, 20 тысяч шкур белки, опечатаны склады, возле которых по очере­ди дежурили местные активисты. Сам же Яков Андреевич в том же году из Нижнеилимска выехал, но не обычным путем через Илимск-Заярск, а вниз по Илиму на Ангару в Братск. Было ему уже 73 года. В Иркутске его ждал свой двухэтажный дом по улице Солдатской (уточнить какая Солдатская). Умер купец в возрасте 85 лет. Доживал свой век с племянницей первой жены Александрой Серафимовной Куклиной.

   Торгово-промышленная судьба хваткого и весьма предприимчивого простого илимского крестьянина из д. Игнатьевой Якова Андреевича Черных примечательна для истории Илимского края. Он стал первым и основным организатором в крае (Ангаро-Ленско-Илимском) крупной торговли, которая обеспечивала население необходимыми в то время товарами и сельхозорудиями. Он стал основателем промышленного производства на базе местного сырья, крупнейшим заготовителем сельскохозяйственной и пушной продукции, участником международного пушного аукциона в Петербурге.

    Черемных А. Т., журнал «Земля Иркутская» 

 

 

 

Материал подготовлен Ириной Шестаковой и Валерией Гавриловой. 17.07.2014 г.

Госуслуги | Решаем Вместе
Электронный каталог
Социальные группы
VK
ОК