29 | 03 | 2024
Газеты
Статистика
Яндекс.Метрика

Неизвестная экспедиция в Илимск

1

     В 1970 году Институт истории Сибирского отделения Академии наук СССР решил провести раскопки в районе Илимского острога, в зоне будущего затопления и организовал экспедицию, общее руководство которой осуществлял А.  П.  Окладников. 

   20 августа десант в составе трех человек прибыл в Илимск — один из очагов старинной и своеобразнейшей русской культуры в Сибири, сохранившийся в силу исторических обстоятельств, вплоть до затопления. Старшей была Е. Ф. Седякина, старушка-археолог. Второй член экспедиции — Татьяна, музейный работник из Иркутска. Я был в роли художника. Конкретной задачи у нас не было. Опрос, осмотр и пробные раскопки производили, где хотели. Надо заметить, что археологи в то время в основном интересовались следами первобытного человека, а к трехсотлетней русской культуре в Сибири относились как к чему-то попутному.

   Итак, мы прибыли в поселок, где к тому времени уже почти ничего не напоминало о старинном Илимске. Знаменитая Спасская проезжая башня Илимского острога и привратная Казанская церковь были перенесены в музей «Тальцы» под Иркутском. Обыкновенный рабочий поселок, только природа и дома трехсотлетние.

    Под жилье я выбрал большой старинный дом, который понравился, взял у старушки ключ. Чисто, мебель и утварь – все самодельное, расписанное, сухие амбары, весь сельхозинвентарь на своем месте. Поленницы дров, прибранный огород, баня. Только свод у печи был проломлен. Хозяева, уезжая, брали с собой дух дома. Мои спутницы поселились отдельно.

   На следующий день в местной школе попросил у руководства ребят 6–8 классов, интересующихся историей. Ребятишек собралась толпа, я им все объяснил, и они готовы были мгновенно перекопать всю деревню. Со взрослыми я не встречался. И скоро поплатился за это.

   Женщины сразу уехали в райцентр Железногорск уведомить местные власти о своих работах. Мои ребятишки-краеведы  нетерпеливо теребили меня, им не терпелось начать раскопки. Взрослые наблюдали – настороженно, молчаливо. И вот…

   Оставшись один, я решил проверить свою версию. Сибирь заселялась с севера, поэтому коренной тип сибирских казаков был явно отличен от кубанских казаков. Какими же они были антропологически?  Как выглядели? Об этом наука 70-х гг фактически материалов не имела. Для доказательства того, что это был особый тип людей, надо было иметь минимум три факта с точными доказательствами, что это захоронение 17 века.

   В летописи сказано: «Не там Русская земля, где казак дом построит и землю вспашет, а там где русская баба сядет и корень пустит, и прах предков будет». Копаясь в архивах и в «Этнографическом атласе народов Российской империи», изданном в 18 веке, я много узнал о ритуалах захоронений 17 века в Сибири и о

правилах строительства сибирских городов. Так вот строились они по тщательной разведке, точному плану и на века, а не стихийно. Ставилась городская икона, которую казаки всегда несли с собой. (В Илимске это должна была быть «Казанская Богородица»). Это большая доска; о размерах ее можно судить по рассказу илимских старушек — в 1920-х годах, когда ломали церковь, председатель комбеда, возглавлявший разрушение, сделал из этой  иконы дверь себе в уборной.  «И нет, чтобы хоть ликом наружу,— рассказывали старушки,— так он ликом внутрь. Правда, потом его Господь наказал, у него дом сгорел, сын с ума сошел, а сам спился и пропал где-то».

   Икона ставилась раз и навсегда. Над ней делались крест, часовня, которая потом превращалась в церковь. Одновременно строились башни, ограда, воеводский дом, казармы…Церковь на наиболее высоком, видном месте строили избранные, самые почетные казаки и первопроходцы. От нее, как от репера, отмерялись и возводились все остальные строения острога.

   Особых умерших хоронили у входа в церковь – справа священников, слева – первостроителей и почетных граждан. Хозяев домов хоронили под порогом. Семейные могилы были и в огородах. Прах предков почитался, гроб называли домовинами, а умерших – усопшими. Отдельные кладбища – погосты, позже стали устраивать за городской чертой.

   С помощью своих шустрых помощников, я определили места, где были углы Казанской церкви и Спасской башни. Зрительно представил план Илимского острога 17 века, опираясь на отправные точки и местность — горы и реку. Примерно представил, что, где было. В центре поселка – дорога, почта, дома,

площадка, где парни и мужики играют в волейбол, а сбоку – небольшая роща из нескольких столетних берез и чистое место. Спасский храм разрушен 50 лет тому назад. Значит, березы искусственной посадки — при бывшей церкви. Вообразил, как стоял храм и ткнул пальцем в место справа от бывшего входа. Время было к вечеру, но нетерпеливые ребятишки до утра ждать не хотели и быстро стали копать. Я только сдерживал их и как можно тщательнее разглядывал, что там было. Культурный слой. Почти сплошь человеческий прах, смешанный с землей. Кости обыкновенные, истлевшие, желтые, распавшиеся. И вдруг! О чудо! Домовина! Я выгнал всех из раскопа и тщательно стал вскрывать захоронение, несмотря на то, что в земле меня жрал мокрец.

   Что я увидел в тот вечер? Кедровая домовина – колода, распиленная пополам и выдолбленная. Грубая холстина, средних размеров медный крест 17 века и чистый, сохранившийся скелет мужчины. Я успел все обмерить и на глаз определить приблизительный облик человека. Это мужчина лет 30–35, европейского типа, убит – череп с большим проломом на затылке… Рост 210–215 сантиметров. Можно  было понять, что это был очень сильный и здоровый человек.

   Становилось темно, но толпа не расходилась, я по ходу дела объяснял им, что нашел, но они слушали и смотрели на меня недоверчиво. Чтобы не заниматься самодеятельностью до приезда Седякиной, я аккуратно засыпал захоронение и сказал окружающим, чтобы никто не прикасался к нему, это памятник истории, охраняется государством.

   Расчищая первое захоронение, рядом я увидел другую домовину, но, к счастью, никому не сказал об этом. Еле дождался приезда археологов и с радостью сообщил о находке. Наутро проснулся от треска мотоциклов и криков. Вся моя команда орала и звала меня: «Владимир Климентьевич, Ванька Косой кости разрушил!» Я в чем был, выскочил из окна, сел сзади какого-то пацана на мотоцикл, и мы помчались. Все было перемешано и перевернуто. Седякина вместе с Таней стали работать над тем, что осталось и над соседним целым захоронением.

   Испуганные мрачные родители Ваньки Косого, сообщили, что он уехал на дальнюю заимку на покос и до школы не вернется, больше они ничего не знают. И никто не знает. Я понял, что надо серьезно заняться населением и повесил объявление, что вечером в клубе будет лекция об истории Илимска и том, что мы делаем и что ищем.

   Вечером собралось много народу. Выслушали лекцию. И вдруг голос: «Брось, художник, нам лапшу на уши вешать. Реки перекрываете, нас с родных мест гоните. Кости они приехали искать! Ха! Золото ищете. Мы-то знаем. Триста лет его сами ищем. У нас деды внукам рассказывают, что где-то в центре, где ты

кости нашел, когда город горел, казна его была зарыта, об этом в Москву воевода сообщал. Так что, кто в центре даже столб роет, обязательно в присутствии соседей. А ты – кости!»

   Пришлось доказывать, что легенды не всегда соответствуют действительности, и их предки были не глупее нас. Да острог горел. Но Казаки не такие дурные, чтобы казну во время пожара зарывать. Воеводы казну разворовали, а на пожар списали, как это делается до сего дня. Стал снова объяснять, как важно знать историю и чтить предков. Тем более, когда земля уничтожается, как при Ноевом потопе, надо сохранить память. Все было понято правильно и лица илимцев посветлели.

   Мы стали жить и заниматься своим делом в согласии с жителями. Много интересного можно было узнать из рассказов стариков о быте и нраве живущих здесь. Вот тогда и раскрылась та культура, которая была триста лет тому назад и о которой сейчас только мечтать можно. Общество жило самодостаточно, независимо от цивилизации и властей, надеясь только на себя и опыт предков, который с молоком матери входил и с последним дыханием кончался.

   Никто не мешал нам разбирать второе целое захоронение. Все было сделано по науке. Что оказалось там? Это был старик европейского типа лет 75–80. Рост 180–190 см. Очень сильный физически, как и первый. Здоров – кости белые, чистые. Болезнь как бы была не свойственна этим людям. И вот тут к нам подходит женщина и говорит, что на огороде у нее какой-то камень закопан. Когда пришли к ней, увидели на том месте, где была Привратная Казанская церковь, по прикидкам точно справа от входа, камень. Вырублен, искусственного происхождения. Размеры 1×1×2. Очистив его, увидели монументальное изображение — знак и старорусские буквы – имя (Серафим или другое, но начало с буквы «С») и дальше – «святитель». И главное – дата рождения и смерти: 17 век. Это было уже третье захоронение, ставившее точку в моей версии.

   Седякина срочно отбила телеграмму А. П. Окладникову. Вокруг останков казаков закрутилась карусель: Железногорск стал претендовать на них, как районный центр, БратскГЭССтрой – из-за того, что это его земля, Академия наук – что это их экспедиция. От Окладникова пришла срочная телеграмма: Колесникова уволить, Седякиной выехать в экспедицию на Амур.

   Вот тут во мне проснулся казачий дух. То, что меня уволили где-то за 1000 верст в тайге, это ерунда, но, чтобы меня как ребенка отпихнули от моей находки..!. Я доложен был вскрыть захоронение, зарисовать останки и сохранить их хотя бы в памяти. Наверное, это было все же Божьим провидением, поступить по-другому и оставить вскрытие святителя кому бы то ни было, я не мог. Тем более оставить его под водой, неисследованным. Попутчицы с испугом сказали, что они не могут ослушаться приказа академика и стали собираться в отъезд. Тогда я спросил: «Если все же подниму камень и аккуратно открою захоронение, не прикоснувшись к нему, будучи уже уволенным, будет ли это уголовным преступлением?» Подумали и порешили: мне оформят увольнение, я стану свободным от экспедиции, просто художником и всю ответственность за поступок возьму на себя.

   К тому времени у меня уже было много друзей среди местных. В МТС взяли мощные домкраты, подняли и сдвинули в сторону тяжелый камень. Под ним открылось третье захоронение первопроходца. В сравнении с двумя предыдущими сохранность поразительная: целая домовина, покров из грубого

холста, лицо закрывала церковная материя из парчи с крестами и знаками. Когда подняли и ее, то открылось лицо — мосластое, нос крупный, кожа сухая, большая сивая борода, волосы такие же. Выражение лица очень строгое. На поясе был кисет, в нем – кремень кресало. Лет ему было под восемьдесят. Рост около 180–185 см. Физически сильный и здоровый, как и предыдущие казаки. Вот таким был духовный просветитель и наставник сибирского города Илимска. Хозяйка огорода, как глянула на него, испугалась: «Ой, какой сердитый». Я ответил: «Не сердитый, а строгий. Потревожили мы его, не нравится ему, что все уничтожается, вот и строжится». Больше никто к нам не подходил, старушки молча смотрели через изгородь и крестились.

   Седякина очень обрадовалась монашескому кремню. Им оказался нефритовый топорик времен неолита. То, что в основном искали археологи в этих местах. Так что с этим Святителем, пролежавшим в земле триста лет, оказалась вещь из глубины тысячелетий. Я все зарисовал тщательно, женщины аккуратно перемыли все в водах Илима, высушили, рассортировали, описали, аккуратно завернули и упаковали в специальные археологические коробки. Посидели мы, подумали и решили: раз идут такие сатанинские драки над останками святого и первопроходцев, не отдадим их никому. Седякина отправила коробки по почте в Ленинград в Этнографический музей. А там будь что будет. Пусть лежат там спокойно до поры до времени. На все воля Бога. Пути Господни неисповедимы.

В. К. КОЛЕСНИКОВ,

член Союза художников России. Новосибирск.

Госуслуги | Решаем Вместе
Электронный каталог
Социальные группы
VK
ОК